Мама повиновалась, встав на четвереньки, выгнув спину и выставив округлую задницу. Я пристроился сзади, любуясь идеальной линией её бёдер.
— Какая же ты грязная, мамочка, — прошептал я, и она задрожала. — Ты хочешь, чтобы твой сын тебя трахнул, пока твоего мужа нет дома.
— Да! — выдохнула она. — Трахни меня, Кирюша!
Я поднял руку и сильно шлёпнул её по правой ягодице. Шлепок прозвучал резко, кожа тут же покраснела.
— А-ах! — крикнула она, и это был крик, полный страсти и наслаждения. Я шлёпнул её ещё раз, затем ввёл палец, смоченный в её мокрой киске, между ягодиц. Надавил на вход в анус, и мать застонала, прижавшись к кровати.
Вечер вторника за окном был серым и промозглым. Обычно в это время квартира наполнялась сдержанным шумом: щелканьем пульта отца, моим стуком по клавиатуре. Но сегодня стояла непривычная тишина.
Олег уехал около часа назад. У него выдалась ночная смена на заводе, и до семи утра мы с мамой, Еленой, были предоставлены сами себе. Это всегда создавало странное, двусмысленное напряжение. Не страх, а скорее избыток личной, интимной свободы, к которой мы оба не знали, как подступиться.
Я, Кирилл, девятнадцатилетний студент, сидел в своей комнате, пытаясь сосредоточиться на курсовой, когда мама постучала в дверь.
— Кир, пойдём, что ли, фильм посмотрим? — Голос мамы, сорока двух лет, был необычно мягким. — В зале холодно, а в спальне мы под одним одеялом быстрее согреемся.
Я почувствовал, как сердце делает глухой удар. Сходить в спальню родителей, чтобы посмотреть фильм вдвоем под их одеялом – это само по себе уже было нарушением негласного табу. Но её предложение звучало так естественно, так по-домашнему, что возразить было невозможно.
Через пять минут мы уже устраивались в большой родительской кровати. Мама включила на прикроватной тумбочке небольшой ночник, от которого комната наполнилась мягким, медовым светом. Я был в свободных домашних шортах, обнажавших ноги. мама же надела свою любимую, немного просвечивающую, черную шелковую комбинацию. На ней этот наряд смотрелся просто сногсшибательно. В свои сорок два года она выглядела так, будто ей чуть за тридцать. Упругая, подтянутая, с роскошным третьим размером, который этот шелк едва прикрывал.
Мы накрылись тяжелым шерстяным одеялом, которое так любил отец. Мне стало немного жарко, но я не посмел сбросить его.
Сначала мы смотрели фильм. Но потом заговорили. Обо всём: об универе, о её работе, о том, как отец устаёт и у него не остаётся сил на дела по дому. Мама легко придвинулась ко мне, уткнувшись плечом. От неё пахло чем-то сладким, терпким — её любимым шампунем, который всегда ассоциировался у меня с домашним уютом и её мягкими объятиями.
— Ты такой взрослый стал, Кирюш, — прошептала она, гладя меня по волосам. — И красивый. Не понимаю, как ты ещё не нашёл себе девушку, которая бы нарожала мне внучат.
Я усмехнулся, пытаясь скрыть дрожь.
— Зачем мне девушка, мам? Ты же у меня есть. Ты самая красивая.
Она засмеялась, но смех вышел каким-то смущенным, надтреснутым.
— Ну перестань. Я уже старая.
— Да брось, — я впервые в жизни позволил себе такую дерзость, — ты выглядишь на двадцать пять. И фигура… просто огонь.
После этих слов её дыхание стало чуть более частым. Рука, лежавшая на моем плече, медленно сползла к груди, а потом, как бы случайно, коснулась живота. А внизу у меня уже всё горело. Тонкая ткань шорт скрывала крепкую, налитую эрекцию. Я почувствовал дикий стыд, но не мог отвести взгляд от её полуоткрытых губ.
Фильм, который мы смотрели, закончился. Тишина стала оглушительной.
— Ладно, сынок, — прошептала она, — пора спать. Спокойной ночи.
Она повернулась ко мне, и мы обменялись тремя традиционными прощальными поцелуями, который сохранился ещё с глубокого детства: в одну щеку, в другую, в лоб. Но этот ритуал внезапно изменился. Первый поцелуй в щеку был долгим, влажным. Второй, в другую щеку, стал ещё медленнее. А когда её губы коснулись моего лба в третий раз, она не отстранилась.
Её глаза были закрыты. Я почувствовал запах вина с её языка, и это стало последней каплей. Я сам подался навстречу, найдя её рот, и углубил поцелуй, вторгаясь языком. Это был первый в моей жизни страстный, мокрый поцелуй с родным человеком.
Мама застонала, её руки легли мне на плечи, притягивая ближе. Но через секунду она оторвалась, тяжело дыша.
— Кирилл, это… это что-то не то, — прошептала она, но без злости, с явным смущением.
— Ты сама этого хотела, — прохрипел я. Мне казалось, что я сейчас лопну от напряжения и желания.
Вместо ответа она снова прильнула ко мне, но уже не губами. Она крепко обняла меня, прижимая всем телом. И тут она почувствовала его. Твердый, горячий, мой член, упершийся в её мягкий живот.
Елена не отпрянула. Напротив, она издала тихий, едва слышный вздох, а её рука, скользнув по спине, остановилась на пояснице. Медленно, осторожно, она опустила руку ниже, обхватывая мой член сквозь ткань шорт. Я вздрогнул.
— Ты… ты уверен? — спросила она.
— Да, мам. Я хочу тебя, — эти слова вырвались из меня, как признание в самом страшном грехе.
Она ответила не словами, а действием. Резким движением сбросила с себя ночнушку. Тонкий шелк скользнул по её телу, и я наконец увидел мамины прелести во всей красе. Грудь стояла упруго, живот был плоский, кожа гладкая. Она была полностью выбрита, лобок напоминал аккуратный, влажный персик.
— Ближе, — приказала она. Голос стал низким, хриплым.
Я подполз. Она опустилась, взяла мой член в руки и, нежно поцеловав головку, отправила его в рот.
Я ахнул. Ни одна девушка не делала мне этого так, как родная мать. Это было не просто сосание — это было искусство, нежное, но требовательное. Я охал и стонал, мои пальцы впились ей в волосы, непроизвольно стягивая их сильнее, чем следовало. Я чувствовал, как приближаюсь к финалу.
Но мать, почувствовав приближение оргазма, остановилась. Её глаза, блестящие от влаги, смотрели на меня снизу вверх. Губы были мокрыми, измазанными слюной и моей смазкой.
Она откинулась на подушки.
— Где твои презервативы? — Голос мамы, только что прервавшей минет, был хриплым и требовательным.
Я очнулся от наваждения, но лишь на миг. Мысль о контроле, о риске, тут же была сметена дикой, животной похотью. Я не дам этому моменту ускользнуть из-за куска латекса.
— Забудь о них, мам. Сейчас не до того, — прохрипел я, не давая ей времени на протест.
Я наклонился, и поцелуй, который последовал, был уже не просьбой, а требованием. Мои губы, накрыли её мокрый от минета рот. Я почувствовал, как Елена, не успев даже возразить, снова погрузилась в водоворот страсти.
Собственные руки подсказали следующее движение. Я нежно отстранился от её губ и, обхватив стройные бёдра, опустился ниже.
Передо мной была моя мать. Сорокадвухлетняя, ухоженная, с гладкой, как персик, кожей и влажным, аккуратно выбритым лобком. Запретный плод. Я втянул запах её вагины. Пахло возбуждением, её сладковатым парфюмом и, едва уловимо, чем-то терпким. Я припал губами к самой влажной, интимной части её тела.
Елена вздрогнула, выгнувшись. — Ох, Кирюша… — выдохнула она, хватаясь пальцами за мои волосы. — Не надо, милый, ты…
Но я не слушал. Я раздвинул ей половые губы и тут же нашёл твёрдую, чувствительную ягодку — клитор. Мой язык начал работать, лаская его, словно лепесток, то нежно, то настойчиво.
Она застонала, и этот стон был глубже, чем тот, что она издавала, когда мой член был у неё во рту. Это был стон чистой, нефильтрованной похоти. Её бёдра начали двигаться, приподнимаясь, подталкивая мою голову навстречу.
Я ввёл два пальца внутрь, и мама вскрикнула, её влагалище тут же обхватило их. Оно было невероятно горячим и тугим. Я ощущал скользкую, обильную смазку.
— Ты такая мокрая, мамочка, — прошептал я ей в самый центр возбуждения.
— Прекрати мучить меня! — взмолилась она, её голос сорвался. — Мне нужно больше, сынок!
В этот момент, чувствуя её полное подчинение и своё дикое желание, я быстро сбегал в свою комнату, взял пачку, вынул один презерватив и быстро вернулся. Я должен был контролировать финал. Не отрывая взгляда от горящего лица матери, я одной рукой натянул резину на свой стоящий, налитый кровью член.
Я подполз к ней, разводя колени, навис над ней, мой твёрдый член упёрся в скользкое, податливое лоно. Я дразнил её, тёрся головкой о вход, заставляя мать извиваться и просить.
— Войди же… войди, прошу! — Она хватала меня за бёдра.
Я начал медленно, осторожно. Словно преодолевая невидимый барьер, мой член начал входить в горячее, упругое влагалище.
Вход был тугим. Несмотря на обилие влаги, я почувствовал, как мышцы матери сжимаются вокруг меня, обхватывая, принимая.
— О-о-о… да-а-а… — Елена запрокинула голову. Её глаза были закачены, а на лице читалось потрясение и чистое, животное наслаждение. — Сынок… мой большой мальчик!
Я вошёл до самого конца. На миг замер, вдыхая её запах, чувствуя, как напряжённый до предела член растягивает влагалище моей матери. Это было так неправильно, так запретно, что голова кружилась от адреналина и дикого возбуждения.
Я начал двигаться. Медленно, глубоко, проверяя её реакцию.
— Смотри на меня, — приказал я, глядя ей прямо в глаза. Она повиновалась. В её взгляде была смесь стыда, любви и неудержимой похоти.
Ритм быстро набрал обороты. Медленные, глубокие толчки сменились мощными, частыми ударами. Громкие шлепки наших тел о постель и влажное хлюпанье нашего соития наполнили спальню. От пота тела стали липкими, блестящими в свете ночника. По комнате плыл густой, терпкий запах секса.
Мама начала сжиматься. Её ноги, обхватившие мою поясницу, напряглись. Стоны участились, её дыхание стало прерывистым криком.
Я почувствовал, что она близка. И лишь усилил темп, вбиваясь в неё глубоко, неистово.
— Да, мамочка! Кончай! — прорычал в тёмном кураже.
Елена согнулась в пояснице, её тело затряслось в судорогах.
— Я кончаю, сынок! — закричала она, и влагалище начало пульсировать, сжимая мой член с невероятной силой.
Эта волна, этот крик, это ощущение пульсирующей плоти вокруг ствола, мгновенно сбило меня с толку. Вся моя подготовка, весь мой контроль рухнули.
Я резко выдернул член из её судорожно сжатого тела. Это было инстинктивное движение, вызванное животным желанием финиша. Я стянул презерватив, бросил его на пол и, на секунду прижавшись к ней, излился горячей спермой на её плоский, вспотевший живот.
Струи горячей, липкой жидкости покрыли гладкую кожу мамы. Я рухнул на неё, полностью опустошённый.
Мы лежали, тяжело дыша, в полной тишине. Смешанный пот, сперма на её животе, её мокрые губы, моё прижатое к ней тело. Никакого стыда. Только невероятное, всепоглощающее физическое удовлетворение, которое было сильнее любого чувства вины. Я поцеловал её в мокрое плечо.
— Это было… — выдавил я. Елена не дала мне закончить. Она прижала меня к себе, поцеловав в лоб, а затем в губы.
— Тихо, мой хороший. Тише.
Сперма медленно остывала на её плоском животе. Я лежал на ней, мокрый и опустошённый, чувствуя, как наши сердца бьются в унисон. Эта тишина была самой громкой вещью в мире. В ней не было стыда, только огромное, греховное удовлетворение и понимание, что назад пути нет.
Я медленно поднял голову. Наши взгляды встретились. Глаза мамы были влажными и глубокими, в них светилась нежность, которую я никогда раньше не видел. — Это было… невероятно, Кирюша, — прошептала она, и её пальцы нежно прошлись по моим волосам. — Лучше… чем с Олегом.
Я вздрогнул. Услышать такое признание, такое прямое сравнение, было самым мощным афродизиаком.
— Ты… давно этого хотела?
Её рука спустилась с волос на мою щёку.
— Всегда. С тех пор, как ты повзрослел и я увидела, каким мужчиной ты стал. Но я боялась… так сильно боялась.
Я поцеловал её в шею, чувствуя вкус её пота. Я понял: это не одноразовый срыв. Это наш тайный, общий секрет, который теперь связал нас невидимой цепью.
— Нам нужно… — Я кивнул на сперму на её животе, — прибраться. Мы поднялись, едва держась на ногах, и быстро, почти автоматически, двинулись в ванную. Мы не включали свет, просто обтёрлись влажными салфетками. Быстрый душ был бы слишком рискованным. Но всё равно, когда мы вернулись в спальню, тела снова горели. Отдых был коротким, но он принёс новый прилив сил и дикой решимости.
Мама оглянулась на часы. Половина третьего ночи.
— У нас ещё есть время, пока Олег не вернулся, — сказала она. Её голос был низким, полным сговора.
— Мне нужно ещё. И тебе.
Я повалил её на кровать и перевернул.
— Встань на колени, — приказал я, и моё сердце застучало от собственной дерзости. Я впервые чувствовал себя абсолютным хозяином. Мама повиновалась, встав на четвереньки, выгнув спину и выставив округлую задницу. Я пристроился сзади, любуясь идеальной линией её бёдер.
— Какая же ты грязная, мамочка, — прошептал я, и она задрожала. — Ты хочешь, чтобы твой сын тебя трахнул, пока твоего мужа нет дома.
— Да! — выдохнула она. — Трахни меня, Кирюша!
Я поднял руку и сильно шлёпнул её по правой ягодице. Шлепок прозвучал резко, кожа тут же покраснела.
— А-ах! — крикнула она, и это был крик, полный страсти и наслаждения. Я шлёпнул её ещё раз, затем ввёл палец, смоченный в её мокрой киске, между ягодиц. Надавил на вход в анус, и мать застонала, прижавшись к кровВечер вторника за окном был серым и промозглым. Обычно в это время квартира наполнялась сдержанным шумом: щелканьем пульта отца, моим стуком по клавиатуре. Но сегодня стояла непривычная тишина.
Олег уехал около часа назад. У него выдалась ночная смена на заводе, и до семи утра мы с мамой, Еленой, были предоставлены сами себе. Это всегда создавало странное, двусмысленное напряжение. Не страх, а скорее избыток личной, интимной свободы, к которой мы оба не знали, как подступиться.
Я, Кирилл, девятнадцатилетний студент, сидел в своей комнате, пытаясь сосредоточиться на курсовой, когда мама постучала в дверь.
— Кир, пойдём, что ли, фильм посмотрим? — Голос мамы, сорока двух лет, был необычно мягким. — В зале холодно, а в спальне мы под одним одеялом быстрее согреемся.
Я почувствовал, как сердце делает глухой удар. Сходить в спальню родителей, чтобы посмотреть фильм вдвоем под их одеялом – это само по себе уже было нарушением негласного табу. Но её предложение звучало так естественно, так по-домашнему, что возразить было невозможно.
Через пять минут мы уже устраивались в большой родительской кровати. Мама включила на прикроватной тумбочке небольшой ночник, от которого комната наполнилась мягким, медовым светом. Я был в свободных домашних шортах, обнажавших ноги. мама же надела свою любимую, немного просвечивающую, черную шелковую комбинацию. На ней этот наряд смотрелся просто сногсшибательно. В свои сорок два года она выглядела так, будто ей чуть за тридцать. Упругая, подтянутая, с роскошным третьим размером, который этот шелк едва прикрывал.
Мы накрылись тяжелым шерстяным одеялом, которое так любил отец. Мне стало немного жарко, но я не посмел сбросить его.
Сначала мы смотрели фильм. Но потом заговорили. Обо всём: об универе, о её работе, о том, как отец устаёт и у него не остаётся сил на дела по дому. Мама легко придвинулась ко мне, уткнувшись плечом. От неё пахло чем-то сладким, терпким — её любимым шампунем, который всегда ассоциировался у меня с домашним уютом и её мягкими объятиями.
— Ты такой взрослый стал, Кирюш, — прошептала она, гладя меня по волосам. — И красивый. Не понимаю, как ты ещё не нашёл себе девушку, которая бы нарожала мне внучат.
Я усмехнулся, пытаясь скрыть дрожь.
— Зачем мне девушка, мам? Ты же у меня есть. Ты самая красивая.
Она засмеялась, но смех вышел каким-то смущенным, надтреснутым.
— Ну перестань. Я уже старая.
— Да брось, — я впервые в жизни позволил себе такую дерзость, — ты выглядишь на двадцать пять. И фигура… просто огонь.
После этих слов её дыхание стало чуть более частым. Рука, лежавшая на моем плече, медленно сползла к груди, а потом, как бы случайно, коснулась живота. А внизу у меня уже всё горело. Тонкая ткань шорт скрывала крепкую, налитую эрекцию. Я почувствовал дикий стыд, но не мог отвести взгляд от её полуоткрытых губ.
Фильм, который мы смотрели, закончился. Тишина стала оглушительной.
— Ладно, сынок, — прошептала она, — пора спать. Спокойной ночи.
Она повернулась ко мне, и мы обменялись тремя традиционными прощальными поцелуями, который сохранился ещё с глубокого детства: в одну щеку, в другую, в лоб. Но этот ритуал внезапно изменился. Первый поцелуй в щеку был долгим, влажным. Второй, в другую щеку, стал ещё медленнее. А когда её губы коснулись моего лба в третий раз, она не отстранилась.
Её глаза были закрыты. Я почувствовал запах вина с её языка, и это стало последней каплей. Я сам подался навстречу, найдя её рот, и углубил поцелуй, вторгаясь языком. Это был первый в моей жизни страстный, мокрый поцелуй с родным человеком.
Мама застонала, её руки легли мне на плечи, притягивая ближе. Но через секунду она оторвалась, тяжело дыша.
— Кирилл, это… это что-то не то, — прошептала она, но без злости, с явным смущением.
— Ты сама этого хотела, — прохрипел я. Мне казалось, что я сейчас лопну от напряжения и желания.
Вместо ответа она снова прильнула ко мне, но уже не губами. Она крепко обняла меня, прижимая всем телом. И тут она почувствовала его. Твердый, горячий, мой член, упершийся в её мягкий живот.
Елена не отпрянула. Напротив, она издала тихий, едва слышный вздох, а её рука, скользнув по спине, остановилась на пояснице. Медленно, осторожно, она опустила руку ниже, обхватывая мой член сквозь ткань шорт. Я вздрогнул.
— Ты… ты уверен? — спросила она.
— Да, мам. Я хочу тебя, — эти слова вырвались из меня, как признание в самом страшном грехе.
Она ответила не словами, а действием. Резким движением сбросила с себя ночнушку. Тонкий шелк скользнул по её телу, и я наконец увидел мамины прелести во всей красе. Грудь стояла упруго, живот был плоский, кожа гладкая. Она была полностью выбрита, лобок напоминал аккуратный, влажный персик.
— Ближе, — приказала она. Голос стал низким, хриплым.
Я подполз. Она опустилась, взяла мой член в руки и, нежно поцеловав головку, отправила его в рот.
Я ахнул. Ни одна девушка не делала мне этого так, как родная мать. Это было не просто сосание — это было искусство, нежное, но требовательное. Я охал и стонал, мои пальцы впились ей в волосы, непроизвольно стягивая их сильнее, чем следовало. Я чувствовал, как приближаюсь к финалу.
Но мать, почувствовав приближение оргазма, остановилась. Её глаза, блестящие от влаги, смотрели на меня снизу вверх. Губы были мокрыми, измазанными слюной и моей смазкой.
Она откинулась на подушки.
— Где твои презервативы? — Голос мамы, только что прервавшей минет, был хриплым и требовательным.
Я очнулся от наваждения, но лишь на миг. Мысль о контроле, о риске, тут же была сметена дикой, животной похотью. Я не дам этому моменту ускользнуть из-за куска латекса.
— Забудь о них, мам. Сейчас не до того, — прохрипел я, не давая ей времени на протест.
Я наклонился, и поцелуй, который последовал, был уже не просьбой, а требованием. Мои губы, накрыли её мокрый от минета рот. Я почувствовал, как Елена, не успев даже возразить, снова погрузилась в водоворот страсти.
Собственные руки подсказали следующее движение. Я нежно отстранился от её губ и, обхватив стройные бёдра, опустился ниже.
Передо мной была моя мать. Сорокадвухлетняя, ухоженная, с гладкой, как персик, кожей и влажным, аккуратно выбритым лобком. Запретный плод. Я втянул запах её вагины. Пахло возбуждением, её сладковатым парфюмом и, едва уловимо, чем-то терпким. Я припал губами к самой влажной, интимной части её тела.
Елена вздрогнула, выгнувшись. — Ох, Кирюша… — выдохнула она, хватаясь пальцами за мои волосы. — Не надо, милый, ты…
Но я не слушал. Я раздвинул ей половые губы и тут же нашёл твёрдую, чувствительную ягодку — клитор. Мой язык начал работать, лаская его, словно лепесток, то нежно, то настойчиво.
Она застонала, и этот стон был глубже, чем тот, что она издавала, когда мой член был у неё во рту. Это был стон чистой, нефильтрованной похоти. Её бёдра начали двигаться, приподнимаясь, подталкивая мою голову навстречу.
Я ввёл два пальца внутрь, и мама вскрикнула, её влагалище тут же обхватило их. Оно было невероятно горячим и тугим. Я ощущал скользкую, обильную смазку.
— Ты такая мокрая, мамочка, — прошептал я ей в самый центр возбуждения.
— Прекрати мучить меня! — взмолилась она, её голос сорвался. — Мне нужно больше, сынок!
В этот момент, чувствуя её полное подчинение и своё дикое желание, я быстро сбегал в свою комнату, взял пачку, вынул один презерватив и быстро вернулся. Я должен был контролировать финал. Не отрывая взгляда от горящего лица матери, я одной рукой натянул резину на свой стоящий, налитый кровью член.
Я подполз к ней, разводя колени, навис над ней, мой твёрдый член упёрся в скользкое, податливое лоно. Я дразнил её, тёрся головкой о вход, заставляя мать извиваться и просить.
— Войди же… войди, прошу! — Она хватала меня за бёдра.
Я начал медленно, осторожно. Словно преодолевая невидимый барьер, мой член начал входить в горячее, упругое влагалище.
Вход был тугим. Несмотря на обилие влаги, я почувствовал, как мышцы матери сжимаются вокруг меня, обхватывая, принимая.
— О-о-о… да-а-а… — Елена запрокинула голову. Её глаза были закачены, а на лице читалось потрясение и чистое, животное наслаждение. — Сынок… мой большой мальчик!
Я вошёл до самого конца. На миг замер, вдыхая её запах, чувствуя, как напряжённый до предела член растягивает влагалище моей матери. Это было так неправильно, так запретно, что голова кружилась от адреналина и дикого возбуждения.
Я начал двигаться. Медленно, глубоко, проверяя её реакцию.
— Смотри на меня, — приказал я, глядя ей прямо в глаза. Она повиновалась. В её взгляде была смесь стыда, любви и неудержимой похоти.
Ритм быстро набрал обороты. Медленные, глубокие толчки сменились мощными, частыми ударами. Громкие шлепки наших тел о постель и влажное хлюпанье нашего соития наполнили спальню. От пота тела стали липкими, блестящими в свете ночника. По комнате плыл густой, терпкий запах секса.
Мама начала сжиматься. Её ноги, обхватившие мою поясницу, напряглись. Стоны участились, её дыхание стало прерывистым криком.
Я почувствовал, что она близка. И лишь усилил темп, вбиваясь в неё глубоко, неистово.
— Да, мамочка! Кончай! — прорычал в тёмном кураже.
Елена согнулась в пояснице, её тело затряслось в судорогах.
— Я кончаю, сынок! — закричала она, и влагалище начало пульсировать, сжимая мой член с невероятной силой.
Эта волна, этот крик, это ощущение пульсирующей плоти вокруг ствола, мгновенно сбило меня с толку. Вся моя подготовка, весь мой контроль рухнули.
Я резко выдернул член из её судорожно сжатого тела. Это было инстинктивное движение, вызванное животным желанием финиша. Я стянул презерватив, бросил его на пол и, на секунду прижавшись к ней, излился горячей спермой на её плоский, вспотевший живот.
Струи горячей, липкой жидкости покрыли гладкую кожу мамы. Я рухнул на неё, полностью опустошённый.
Мы лежали, тяжело дыша, в полной тишине. Смешанный пот, сперма на её животе, её мокрые губы, моё прижатое к ней тело. Никакого стыда. Только невероятное, всепоглощающее физическое удовлетворение, которое было сильнее любого чувства вины. Я поцеловал её в мокрое плечо.
— Это было… — выдавил я. Елена не дала мне закончить. Она прижала меня к себе, поцеловав в лоб, а затем в губы.
— Тихо, мой хороший. Тише.
Сперма медленно остывала на её плоском животе. Я лежал на ней, мокрый и опустошённый, чувствуя, как наши сердца бьются в унисон. Эта тишина была самой громкой вещью в мире. В ней не было стыда, только огромное, греховное удовлетворение и понимание, что назад пути нет.
Я медленно поднял голову. Наши взгляды встретились. Глаза мамы были влажными и глубокими, в них светилась нежность, которую я никогда раньше не видел. — Это было… невероятно, Кирюша, — прошептала она, и её пальцы нежно прошлись по моим волосам. — Лучше… чем с Олегом.
Я вздрогнул. Услышать такое признание, такое прямое сравнение, было самым мощным афродизиаком.
— Ты… давно этого хотела?
Её рука спустилась с волос на мою щёку.
— Всегда. С тех пор, как ты повзрослел и я увидела, каким мужчиной ты стал. Но я боялась… так сильно боялась.
Я поцеловал её в шею, чувствуя вкус её пота. Я понял: это не одноразовый срыв. Это наш тайный, общий секрет, который теперь связал нас невидимой цепью.
— Нам нужно… — Я кивнул на сперму на её животе, — прибраться. Мы поднялись, едва держась на ногах, и быстро, почти автоматически, двинулись в ванную. Мы не включали свет, просто обтёрлись влажными салфетками. Быстрый душ был бы слишком рискованным. Но всё равно, когда мы вернулись в спальню, тела снова горели. Отдых был коротким, но он принёс новый прилив сил и дикой решимости.
Мама оглянулась на часы. Половина третьего ночи.
— У нас ещё есть время, пока Олег не вернулся, — сказала она. Её голос был низким, полным сговора.
— Мне нужно ещё. И тебе.
Я повалил её на кровать и перевернул.
— Встань на колени, — приказал я, и моё сердце застучало от собственной дерзости. Я впервые чувствовал себя абсолютным хозяином. Мама повиновалась, встав на четвереньки, выгнув спину и выставив округлую задницу. Я пристроился сзади, любуясь идеальной линией её бёдер.
— Какая же ты грязная, мамочка, — прошептал я, и она задрожала. — Ты хочешь, чтобы твой сын тебя трахнул, пока твоего мужа нет дома.
— Да! — выдохнула она. — Трахни меня, Кирюша!
Я поднял руку и сильно шлёпнул её по правой ягодице. Шлепок прозвучал резко, кожа тут же покраснела.
— А-ах! — крикнула она, и это был крик, полный страсти и наслаждения. Я шлёпнул её ещё раз, затем ввёл палец, смоченный в её мокрой киске, между ягодиц. Надавил на вход в анус, и мать застонала, прижавшись к кровати.
— Не надо, пожалуйста, не туда! — взмолилась она, вот только её тело двигалось навстречу моему пальцу.
Я ввёл второй палец, растягивая её. Она кричала и извивалась, доведённая до предела возбуждения.
— Ты вся моя, мамочка. Только моя.
Я вытащил пальцы, приготовился и, не без презерватива, решительно приставил головку члена к её влажному, возбуждённому входу. Он скользнул внутрь мгновенно, без сопротивления.
— Ох… ты почувствовала это? — прорычал я, вбиваясь в неё мощными, животным толчками. Я видел только её вздымающуюся спину и упругие ягодицы, которые с каждым моим ударом шлёпались о мои бёдра. — Это мой член внутри тебя. Прямо там, где папа…
— Нет! Ты лучше! Кирюша! — кричала она, её голос срывался на стон. — Сынок!
Мы меняли позы, не давая огню страсти погаснуть. Мама села сверху, оседлав меня, и начала двигаться, глядя мне в глаза. Я схватил её за бёдра, наслаждаясь этим контролем. В этот момент я притянул её и припал губами к соску.
Она застонала, чувствуя одновременно движение и мой язык, ласкающий напряжённую горошину. Мой рот и её влагалище работали в идеальном, похотливом ритме.
Она кончила первой, крича моё имя. Её тело замерло на мне, мышцы влагалища сжались в невероятном спазме, обхватывая член.
Эта пульсация была последней каплей. Я чувствуя собственный оргазм, схватил её бёдра, прижал их к себе и начал вбиваться в неё с дикой, неистовой силой. Мне было плевать на риск, на отца, на мир. Мне нужно было почувствовать, как я заполняю её.
— Я сейчас… кончу… внутри… — прохрипел я.
— Да, сынок! Заполни свою грязную мамочку!
Я толкнулся в неё в последний раз, самый глубокий, самый сильный. Горячая, густая сперма вырвалась из меня, заполняя растраханную пизду.
После чего рухнул, чувствуя, как моё семя глубоко проникает в самую матку. Это было самое интимное, самое запретное и самое сильное ощущение в моей жизни. Я откинулся на подушки и, не вынимая начавший опадать член, притянул к себе.
Мы лежали, прижавшись друг к другу, мокрые и обессиленные, под большим родительским одеялом. Её голова лежала на моей груди. Я обнял её, чувствуя запах потрясающего секса.
— Люблю тебя, Кир, — прошептала она.
— И я тебя, мам.
Мы уснули, крепко обнявшись, как любовники, связанные одной, непростительной тайной, пока отец был на работе.ати.
— Не надо, пожалуйста, не туда! — взмолилась она, вот только её тело двигалось навстречу моему пальцу.
Я ввёл второй палец, растягивая её. Она кричала и извивалась, доведённая до предела возбуждения.
— Ты вся моя, мамочка. Только моя.
Я вытащил пальцы, приготовился и, не без презерватива, решительно приставил головку члена к её влажному, возбуждённому входу. Он скользнул внутрь мгновенно, без сопротивления.
— Ох… ты почувствовала это? — прорычал я, вбиваясь в неё мощными, животным толчками. Я видел только её вздымающуюся спину и упругие ягодицы, которые с каждым моим ударом шлёпались о мои бёдра. — Это мой член внутри тебя. Прямо там, где папа…
— Нет! Ты лучше! Кирюша! — кричала она, её голос срывался на стон. — Сынок!
Мы меняли позы, не давая огню страсти погаснуть. Мама села сверху, оседлав меня, и начала двигаться, глядя мне в глаза. Я схватил её за бёдра, наслаждаясь этим контролем. В этот момент я притянул её и припал губами к соску.
Она застонала, чувствуя одновременно движение и мой язык, ласкающий напряжённую горошину. Мой рот и её влагалище работали в идеальном, похотливом ритме.
Она кончила первой, крича моё имя. Её тело замерло на мне, мышцы влагалища сжались в невероятном спазме, обхватывая член.
Эта пульсация была последней каплей. Я чувствуя собственный оргазм, схватил её бёдра, прижал их к себе и начал вбиваться в неё с дикой, неистовой силой. Мне было плевать на риск, на отца, на мир. Мне нужно было почувствовать, как я заполняю её.
— Я сейчас… кончу… внутри… — прохрипел я.
— Да, сынок! Заполни свою грязную мамочку!
Я толкнулся в неё в последний раз, самый глубокий, самый сильный. Горячая, густая сперма вырвалась из меня, заполняя растраханную пизду.
После чего рухнул, чувствуя, как моё семя глубоко проникает в самую матку. Это было самое интимное, самое запретное и самое сильное ощущение в моей жизни. Я откинулся на подушки и, не вынимая начавший опадать член, притянул к себе.
Мы лежали, прижавшись друг к другу, мокрые и обессиленные, под большим родительским одеялом. Её голова лежала на моей груди. Я обнял её, чувствуя запах потрясающего секса.
— Люблю тебя, Кир, — прошептала она.
— И я тебя, мам.
Мы уснули, крепко обнявшись, как любовники, связанные одной, непростительной тайной, пока отец был на работе.